Страруда - Шабаш; Лесные звуки, Попрыгунья с запада.

Лесные звуки…

Звуки отражались от гудящих под порывами ветра крон деревьев.
Они перебегали с ветки на ветку, будто дикие звери.
Они были везде и всюду.
-Что это? – Голос Алины слегка дрожал.
Она смотрела, вверх задрав голову, с каждой ветки, каждого дерева на неё смотрели глаза.
-Что за ерунда… - Ей почему-то очень захотелось убежать домой. Закрыться с головой одеялом. И забыть все, что она тут видела.
Это было ощущение, одно из тех, что она боялась в детстве. Боялась почувствовать, ощутить. Она иногда была на грани этого, но каждый раз «уходила».
По стволу ползло оно. Такое бледно и невидимое, но ясно ощутимое. Оно извивалось прозрачной кромкой «второго ствола»…
Алина сморгнула. Ствол остался. Это был словно дубль два. Ей захотелось кричать, но страх сжал горло. Она не могла сдвинуться, как в тот раз, когда случайно выбежала на дорогу перед несущимся грузовиком и поймала глазами свет его фар. Это была секунда, но все тогда остановилась. Она понимала – «ДВИГАЙСЯ тело!» Она хотела этого, но тело не двигалось. Потом лишь с задержкой в пару секунд она отпрыгнула и дрожащими ногами то ли бежала, то ли ковыляла дальше. Пока не успокоилась.
Теперь было то же самое. Но тогда там был грузовик. А сейчас было «нечто». Она не могла понять, что это и тем более глупо было этого бояться, но словно само тело ей говорило – СТОЙ! НЕ ШЕВЕЛИСЬ. Она и не шевелилась, а лишь тяжело дышала, глядя на странно изгибающийся и двоящийся ствол ближайшего дерева…
В животе что-то шевельнулось. Словно этого «что-то» забыли покормить, и теперь он, или скорее оно, а может быть и она – нервно просыпалась ото сна, и щелкало пастью, жадно прислушиваясь к странным и манящим ощущениям своего хозяина. А может и носителя.

Сон повторился, она опять шла через этот лес.
Что не так с лесом? Почему он такой странный зловещий. Почему-то что-то так похожее на страх возникает в ней, но она не убегает?



Она смотрела на окна напротив и видела тени. Они метались в ночи и словно замирали на секунду. Девочка не могла до сих пор поверить в реальность происходящего. Освещенные окна и почти гротескные тени. И тишина – слишком далеко, но она словно слышала в себе крики и рев оттуда. Они становились громче внутри её головы с каждой секундой. Она закрыла руками уши и опустилась на ковер спальни. Каждый раз как там кого-то убивали, словно волна проходила вокруг и сердце екало.
-Оно не выдержит – прекрати!
Удар, такой словно её дернуло током. И опять суета смерти напротив.
-Да прекратите, прекратите вы!

-Али-ночка, уходи отсюда, а…
-Они убьют тебя этим…

-Бхакти, это когда мир тебе признается в любви!
-И ты понимаешь, что любовь тебе эта его не нужна!
-Что ты просто так вот от скуки взяла и сошла с ума!
-Это когда мир тебе кричит о любви!!!
-А ты умоляешь его оставить тебя в покое…

Вжалась и, застонав, слегка откинулась. Пальцы на ногах сводила судорога наслаждения.
-Да что же это!..
Обхватила бедрами покрепче, вжалась и оплела руками.
-Так сладко, сладко мне…
-Но и слега не по себе…
Она прижалась и затихла.
-Л’ утеро, уна гоча дисперма, ми-скоррева, кха
-Ил мио рагаццо-йо сонно стати тутти спези, ха а-а

Девочка-цветок с сучка ходила между рядами и тихо шептала…
-Я вам песенку спою, всех убью, я всех убью. Колыбельную спо-ю, ты очнешься на краю, кровью ты умо-ешь-ся, кислосладкой и соленой, ты умрешь в мученьях скоро, где-ты где-ты, вы-хо-ди, покажись мне и умри!
Алине приходилось постоянно двигаться, как хорошо – подумала она в тот момент – что я разулась.
-Не убейся мой волчок, вышел, взглянул и молчок.

Она опять была в том лесу, она сидела у костра и рядом сидела девочка. Она что-то записывала в книжку, на полях, наверное. Только пером, Алина не сразу обратила внимание, но писала она, смачивая перо в своей крови, что текла из слегка проткнутой вены на локте левой руки, она тонкой вялой ниткой струилась вниз.
Алина захотела подойти к ней, но та была такая холодная, что даже мысли сделать шаг замерзали в голове у девочки. Она протянула руку и сразу отдернула, будто обжегшись холодом.
Она не помнила, что было дальше, когда то странное создание дописало.
Наверное – ничего, хотя, возможно она просто не хотела думать, что могло быть. Так иногда легче.
Не думать – а что было, зачем фантазировать – что могло случиться пока ты без сознания.
Это тьма.
Белая.
Она была повсюду, присмотревшись можно было заметить прожилки. Как туман сплошной слой тончайшей легкой паутины укрыл лес.
Наверное, это и был туман, просто опадая каплями на нити, ледяными на грани кристаллизации и превращения в снежинки, он и создавал это ощущение пледа. Лесного покрывала призраков. Такого же уютного сколь и ледяного.
Она была раздета вся, и голая брела, все нити ледяные собирая дрожащим телом. Слышала, как сердце бьется и стучит – оно не хочет холода, оно старается согреть. Соски торчат, а бедра напряглись и груди встали, она молчит, если сорвется слово – что-то страшное случится.
Вначале возник звук. Прям как в библии. Звон, такой красивый мелодичный и легкий прямо призрачный, на грани слышимого.
Потом пришла смерть. Она раскрыла распадающиеся объятия и сомкнула холодное кольцо костей на горле Алины. Агония была скользкой как влажные ледяные листья и грязь лесная под ногами.


Попрыгунья с запада.

Я подошла к окну.
«Жара»
Из сеточки окна на меня смотрит демон песков, его дыхание приводит в трепет. Ночь закончилась, и настало утро, еще не полдень, но внутри у меня все горит и плачет каплями на пол. Я подношу руки к груди, соски набухли, им нравится в печи окна. Я тру себя, ласкаю сверху вниз опять. А демон, с ветром залетев, кружится в танце в комнате вокруг меня.
Ты глубока моя нора, открылась миру этой ночью, и пальцы углубляют ход внутри тебя, растет комочек боли, съешь меня, пока не родила я столько боли в этот мир.
-У нас полетели все системы вентиляции в доме. – Сказал он свое прозаичное «я».
Он устал. Я виновата да? Мне нравится ощущать вину, она сладкая как клубничный джем.
Он кладет меня на постель и слегка надавливает сверху, проникает внутрь и двигается медленно. Пробует, он пробует меня. Даже не смакует, как-то так особенно пробует, слегка боясь, наверное.
Но ему хорошо. А потом станет очень больно.
Наутро и он забыл, как меня звали. Звали? Я шла по улице босиком, расплавленные капельки асфальта приставали к ногам. Внутри все горело от крови, было горячо, как на дне плавильной печи в тот момент, как туда попадает обреченный на смерть от холода металл. Сытый желудок полный теплой крови, два литра – артериальная, что еще нужно для счастья?

-Хочешь получить демона песков – принеси ему жертву!
-Жертва, - поднял палец вверх, - должна понравиться. Не обязательно хороша собой или красива. В общем, - развел плечами, - дающий должен знать вкус принимающего.
-Ведь ты же не захочешь, чтобы и тебе подарили сладкую агонию? Думали, что она тебе придется по душе!
-Подаю! – Закричал парень в кепке наоборот и метнул мяч. Он летел неправильно, я кинулась вдоль земли стараясь поймать его, эта спираль меня бесила. Она каждый раз другая!
-Сволочь, бля…
Я дотронулась до него кончиками пальцев и ехала дальше грудью и лицом по корту.
Корт был условностью. И хорошо, что так. В этой стране даже кортов нормальных не было. А что тут было?
-Сволочь.
-Больно? – его губы двинулись, вверх обнажая молодые ласковые зубы. – Я рад.
-Я рада, что ты рад, - ответила я с песком на зубах. Открыла рот, показывая ему свои зубы.
Школа была за кортом, развернутая к нам так, чтобы любой идущий по коридору второго этажа поверх зелени мог любоваться – как же мы играем. А играли мы отлично!

-Сырая, она все еще сырая!
-Я скупил все, что мог!
-Медленная и сладкая мучительная смерть да? Надеюсь серебряная пудра ему к лицу.

Та девочка стояла голышом. Грудь чуть меньше моей – то есть нулевой размер. Соски торчали, словно кнопочки на пульте наслаждения. Во рту – сахарная вата.
Я поставила перед собой три машины для создания этой ваты и медленно укутывала девочку в сладкую вату. Сладкая-пресладкая, нежная кожа в свете камина напоминала сырное печенье только что – и вот уже скорее смазанное жиром жаркое у меня во рту.
«Хлюп», произнесли половые губы девочки. Шликающий звук, как будто я ковыряю вилкой оливье.

С завязанными глазами я висела на кресте. Слюна текла по подбородку, я наслаждалась мгновением – отец смотрит на свою дочь и видит демона, песков, меня, я голая и слюна течет по напряженному и дерзкому и жаждущему его похоти подбородку.
-Обезвоживание убьет её за пять, максимум шесть-семь дней. Такое не может продолжаться вечно.
-Прицелился и бах! А следом у тебя в кармане бумажки. Да? Папочка? Так хорошо, мама стонала, когда ты выстрелил ей в кишечник? Почему не в матку? Выстрелишь мне в матку? Папочка, пожалуйста, выстрели в мой животик из своей пушки, ну же!
Он сорвался. Мне в низ живота уперся холодный металлический, спустился ниже и раздвинул половые губки. Я задрала подбородок. Ну же!
-Папочка, всади… - Прошептала я и захохотала, давясь сладкой после ваты слюней.
-Это не твоя дочь, Джеймс. – Вздохнул Греющий Руки. Его зубы были раскалены. Я облизнула враз потрескавшиеся губы.
-Я знаю. – Опустил дыхание мой папочка. – Но это тело моей дочери…
-Твоя дочь мертва.
-Я знаю. Но это тело моей дочери…
-Хочешь это тело? Я раздвину ножки, скорее, пока все горячо так. Я теку…
Я потерла крохотными гладкими детскими бедрышками друг о дружку и, раздвинув их, опустилась чуть-чуть, на ствол, на сантиметр.
Джеймс мягко нажал на курок, и в мой живот ворвалась пуля, вращаясь, она прошла горячим кусочком боли по влагалищу и, разорвав матку, ушла вдоль позвоночника к горлу. Случилось чудо – я осталась жива, пуля не повредила мне ни одного важного органа. Только кровь брызнула на пол, вся, вся текла, словно ведро перевернули. Сплевывая кровь и улыбаясь в наслаждении, я смеялась тихо про себя.
Дочка своего отца долго умирала, я же долго смеялась.

Моя новая семья. Завтрак проходил как обычно. Отец ел быстро, обжигаясь спеша куда-то.
-Куда ты спешишь?
-Чего?
Он даже не понял вопроса. Нет, он не понял интонации, которым говорился сей вопрос.
-Ты скоро умрешь.
Отец поперхнулся, и едва удержавшись, чтобы не отправить кусок сыра с хлебом к себе в кофе с молоком посмотрел на меня. Не узнает.
Я улыбнулась как можно милее и тихо пропела:
-Ну, ведь согласись, папа, это будет в любом случае скоро.
Пока я одевалась в школу – слышала, как на кухне собрался семейный совет, в первый раз за два года. «Жаль что ты все это не услышишь», подумала я завязывая шнурки. Они решили, что это пубертатное что-то. «Ты была так хороша, все это ради тебя, они не хотят терять тебя, такую, какой ты была, но ты умерла в ночь вчера, они же не знают».

Во дворе за школой дрались, и я с радостным криком присоединилась к ним. Пробежав несколько шагов едва касаясь земли, оттолкнувшись, нанесла удар. Все тело такое молодое и нетренированное, я просто чувствовало, как оно не хотело этого делать. Мышцы в руке скрутило, и они лопнули, кулак, обогнав звук, врезался в первую попавшуюся челюсть. Хрустнули кости – у меня и у него, я раздробила себе кисть и поняла, что что-то сделала не так, как всегда.
Парни разбегались, и я убежала вместе со всеми. Все столпились у стекол на втором этаже и я, помня как нужно слегка улыбаясь выглядывала из-за плеча девочки, которая приятно пахла. Я лизнула её шею и она, поморщившись, отстранилась. Сверкнула на меня глазами, и тут же забыв про меня, опять повернулась к окну. Смерть так интересна?
Приехало много машин. Мигалки – смешные, скорая, толпа людей собралась. Ради одного мертвого тела. Мир изменился. Смерть – редкое зрелище, а ребенка и подавно!
Но людям по-прежнему любопытно, чувствовать, пугать и приводить в трепет, себя, себе подобных, мир – не изменился!

Девочка лежала на постели, скрестив на груди руки. Я всю её вылизала до нутра, тщательно и аккуратно как кошка мать свое дитя. Она дышала прерывисто, дрожала и плакала каждый раз, как я кусала её тело.
Пошла в кухню и, открыв холодильник, стала изучать его внутренности. Нашла брикет сосисок и вынула одну, вернулась в комнату с Настей. Села у её ног и улыбнулась. Я хотела, чтобы она успокоилась. Раздвинула её пальчиками. Смотрела ей прямо в глаза. Она вздрогнула, и слегка задрав назад подбородок, стала еще громче дышать. Мне нравилось, как она дышала. Её торчащие соски, её курносый нос, длинные ресницы, попытки закрывать глаза, чтобы не видеть, что с ней делают.
-Ты вкусно дышишь.
-Правда?
Она вся ожила, приподнявшись слегка, взглянула на меня, а я качнулась вперед, и кусочек мяса ушел до конца, она вздрогнула и застонала.
-Может залить тебя соком, вегетарианка ты моя мясная?
-Ня?
-Маленькое счастье и кусочек чеснока, смерть пришла к бессмертной твари из девичьего рта. – Пропела я, и опять качнулась слегка.
-Что ты делаешь? Да хватит уже!
Она и плакала и смеялась. Я тоже смеялась, вот только плакать – не собиралась.

Сладкая твоя дочурка хочет тебя в кроватке, пахнущей мамой!