понедельник, 8 августа 2011 г.

Младший аркан - Кубки


Кубки:

Марина стояла у зеркала. Зеркальная Мари улыбнулась и расплела косу: одну большую на две поменьше. Это было странно, такая русская коса, светло-золотистого цвета. Добрые синие глаза Марины смотрели в острые глаза цвета тысячелетнего льда. Уши острели, скулы ловили сарказм, хотелось пить. Им обеим. Та, что по ту сторону, взмахнула головой, и косы легли на тонкую шею. Вздулись жилы, голова запрокинулась и рот открылся. Не сразу, но показался язык. И улыбка осталась – вот странно. Развела. Взяв их в руки, она ими душила себя. Своя коса текла по пурпурному горлу. Рот ловил воздух, капли слюни попадали на зеркало с той стороны. Мари ловила секунды безумного наслаждения. А коса все росла, пока не стала сплетаться в ремни. По всему телу. Пока не покрыли его все особым костюмом из живых, тянущихся, стягивающих, режущих волос золотистых волос. Которые были ремнями, на бедрах, на животе, кожа краснела в тех местах, где волосы текли по телу. Кожа горела, везде, Мари не падала вниз, она не могла упасть, просто стоять и рывками дышать – вот что она могла; все, что девочка та умела. Пытаться дышать. Живой зверь спускался, распускаясь из-под волос, он полз по позвонкам, считая глухой перезвон, он уносил все чувства в бездну боли наслаждения и сна. А потом боль исчезла. И родилось нечто новое. Чувство, о существовании которого она никогда не подозревала. Это было свежо. Это было как с головой в ледяную воду, в самый разгар лета без начала и конца. Это было, как проснуться от жизни этой.
***

Сыр!..
Девочка потрогала ножкой воду.
-Это сыр!
-Не надо, не трогай!
Она рассмеялась и погрузила ногу по щиколотку, сыр потянулся, он не хотел отпускать.
-Сыр!
-Не заходи в воду, пока не приедут спасатели!
-Это не вода, это СЫР!
Сырный мир, земля родила нарочно слишком много дождя, реки вышли из берегов и затопили дома-города-кровь, леса сползли в океан, и на головы челноков сыпалась сыр-трава, они курили козла, ноги-не-в-башмаках, СЫР ГОТОВ!
-Не тро-ожь!
-СЫР!!!
Разбежавшись, девочка плюхнулась в сыроводу. Она тягуче захотела всего и, хлюпнув, засосала её.
ВСЕ!
-Не-ет!
Истошный вопль матери повис в воздухе. Она, дрожа и плача, смотрела полными ужаса глазами на то место, где навсегда исчезла из мира её дочь. Она не могла поверить и простить. Что не удержала, не захотела в сыр за ней уплыть.
В сыромире ртами полными молочных зубов дети челноков рыли ходы, сыр обогащался кислородом. Вот и все.
И НОВЫЙ МИР ГОТОВ!
***

Трава…
Пол моей комнаты порос травой. Я вновь смогла ходить там босяком, босая я и прирастаю к стенам. Росла-росла моя живая нить, и отклонилась от нормали. Я на стене теперь сижу-курю-и-жду. Когда в меня врастет трава. Жду-гляжу. Стена срослась, и проросла вновь я, и вся стена теперь в траве, я с потолка гляжу на комнату кубическую жуткую мою. И молча тихо плачу.
Пока спала на потолке – росла трава. Теперь она растет во мне, я тихо-молча-плачу и смерти жду. Когда срастется жизнь и смерть во мне и оторвется навсегда от этого квадратного ребра. Трава на потолке уже растет, а на полу сгнила, и курица яйцо клюет. Я ветер чую. В стене дыра, пустыня жаркая песком полна. Я палец из яйца сую, и смотрит человек на кокон мой и тихо жалобно смеется. Я ни рукой, ни ножкой в эту жалкую дыру пролезть не мо’жу. Вот досада. Я разрыдалась и кричу. И жду. Теперь я просто жду, когда придут дожди, жара спадет, и я в яичницу сгожусь.
***

Игралки!
Окно с тру’бами органа из титана сквозь него текущими и решетка ржавого гороха, полотенце на крыльце у домика с часами, утро в розовых носках под тяжелым взглядом зайца с шариком на лбу, мармелад с червями, кофе на столе налито в скатерти из картеров с луны, мимикрия рака под улиткой, тихий полдень черного жука, и песчаный ветер под кроватью у камина с грелкой, ветка без сучков с зелеными грибами, пальцы на ногах с солеными глазами, хлеба корки лета с лучом света, Вика с Сашей без одежды по воде гоняют летнюю жару, и игралки в салки через Кромвелем литую ско-во-ро-ду! Попрыжки летают с неба в воду. И она горит соленым вкусом счастья на ветру! Ласково срывает с тела воздуха обертку! Легкие взрывает визгом жизни об подводную кораллову скалу!
***

Девочка любила боевики.
За мной погоня, но я быстра и жизнерадостна вполне себе довольна жизнью и хочу вина.
Я в воздух взмываю и, перевернувшись, голову врагу срубаю и, навесив, в Преследователя бросаю. Он передает назад.
Я бегу. Бегу! Бегу!!!
Я рвусь.
«Турбоматанеза!
Кливкий шликкорень!»
-Вперед! И вглубь слегка…
И я несусь. Промеж миров внутрь я погружаюсь. Слегка вильнув, внутрь краем пробираюсь. Медленно скольжу и разом зарываюсь. Звук шлика выражу и, покраснев как дурра, улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь...
Мы в кинотеатре, наш сезон, разорван зонт, и я вся мокрая иду домой. А капельки сползают и, зевнув, на землю улетают. А я бреду, по лужам прыгая как мокрая насытившаяся дурра. И лужи улыбаются зонтами формы рваной жопы человеку под косым больным дождем.
А я бреду, бреду в больном и радостном бреду.
***

Фотя
Фотя крылышки пришила к носоглотке Чайки, запустила Чайку в небо – отросла Больша-ая Синева. Фотя фоткала подругу и рожала в небо радугу с отцовского жилого гаража. Фотя велик свой любила и бывала всюду налегке. Фотя редко писала на парту, но всегда жалела о таком естественном, но зле!
Фотка все же получилась – быстро склеить ласты нам не удалось. Об бордюрный камень навернувшись, наш водитель нам сказал что «Он – не Лось!»
Мы в обиду все не брали, лишь деньжат немного тут срубили и пошли в общагу фотку разрезать на чай. Фотка резалась легко и мы, зашив мешочки денег по карманам чая, утащили Фотю в наш пастельный рай.
Аминъ Земле!
***

Токсико.
Девочка ты кислота из крема дня и ночи - сладкая тревога первого конца. Девочка ты вся такая сочная, в начале ночи ты сладка, словно конфета и мечты пора, когда с начала ты начать решила. А кончила с конца. Ты вся течешь и протекаешь внутрь капель сладким и больным неправильности хороводом. Ты вся в себе миры несешь, ты открываешь их конфетами, и фантики кладешь, туда, куда не доберутся эти буквы, туда… в карман невидимых часов и времена ласкающих тех полуснов, откуда достаешь ты новые и в ротик кладешь и не жуя - глотаешь. Ты ласковая тема сна, ты порождение бреда, таешь. В тебе те капли жуткой и гремучей смеси, что впитываешь телом, и готов рецепт тех ядов Медичи, которыми травила Ты врагов. Которыми друзей ласкала и кормила словно грудью, и у тебя нет снов, ты грезишь, наяву творя вновь ткань миров, ты порождаешь все наши надежды и сомнения отворачиваешь ветки от лица, ты вся течешь между родных нам гор, ты вся каскад из тех порогов, что наша байдарка вновь возьмет. Ты вся, ты с нами, навсегда… Ты наш шалаш, ты рай наш, ты туман наших садов. Ты наша, шабаш наших снов, ты ведьма карты таро, ты лишь одна такая, ключ ты от всех забытых наших основ… Ты смысл творчества, ты соль всех жизней - море, ты летопись веков, ты вздох земель наших и слезы городов… Ты серенада под луною счастья, ты ветра звон в ушах на скорости и без оков ты пляшешь снова голый танец дикой и дым костров, и вся ты, и ты везде. Ты черно-белый шахматный узор доски ты правил жизни партии, ты наш дебют, ты словно ночь с гитарою в обнимку, ты вся токсична и радиоактивна, словно долгожданный пуск ракет, ты наш салют из океана Эльзы, ты розовый и фиолетово - нежнейше - голубой, ты вся отлита в этом пузырении шампанского, ты словно одинокий звук кошки шагов, ты не день, ни ночь, контраст ты тьмы и света, ты воплощаешь аксиому всех богов, ты вся свободна и от жизни и от смерти, ты лишь сама свои Разные крылья оплетаешь узами любви и дружбы, ты наша, ты сердца путей движения порывов правильности знаки, ты... губы… легкая сорочка… ты… вся так нежно дышишь, когда спишь… ты отравила нас собою… теперь не можем без тебя… значит такая наша доля, и такова судьба любого кто тебя увидел в этом мире, что ты родила…
***

Глубоко-маточный наркоз.
Мягко двигаю ногами готовясь к странному ему. Игла, подцепив кожу, проникает в тело, глубоко. В самое оно, стремится облегчить начало схваток. Я скребу ногтями по пластику и по металлу. Я хочу дождаться, как уйдет-пройдет начало боли. Там внутри меня, кусочек жизни чувствует, как к горлу подступает смерть. Со всех сторон теперь лишь мясо и ни капли жизне-боли. Игла останавливается у шейки матки, капля за каплей из неё уходит в меня холод. Терпкая прохлада растирает смерть по еще пока живому животу. Я дышу прерывисто и быстро-быстро-сильно. В глубине кричит безмолвно ночь. Закрываются глаза и уползают, за циновку ложа мысли. Пальцы на руках-ногах свело ко дну. Медленно змеей из сада-рая из меня металл струится – выползает длинная игла. Каплю крови оставляет на пупке она. Я лежу на столике под фонарем, шею набок наклонив, рот открыв, глаза куда-то закатив, и кисти рук сведя навстречу своей доли. Вся теперь готова странному ему раскрыться. С длинными ногтями пальцы ласково сжимают мои бедра. Препарировано тело, я безмолвна словно кукла в теплых мастера руках.
***

Комментариев нет:

Отправить комментарий